- Ты не замерз?
Такеши улыбается. Как всегда дружелюбно и открыто. Снег уже успел припорошить вечно взлохмаченные волосы Хранителя Дождя, белыми хлопьями обсыпал теплый шарф крупной вязки. В руках Ямамото держит шуршащий пакет, полный продуктов.
Кулинар чертов... и чего ему тут понадобилось?
- Нет, - Хаято глубоко затягивается и медленно выдыхает дым. Кончик сигареты недобро светится в окутавших городок сумерках.
Ну и зачем Реборн их сюда отправил? Ни врагов, ни тренировочных площадок. Напрасная трата времени, а не поездка. Мало того, что выперли из города, так еще и этого придурка в компанию увязали. Вот же счастье-то...
- Я думал, ты дома.
- Там делать нефиг. И вообще это не дом.
- Не дом? - озадаченно переспрашивает Ямамото, склоняя голову набок. Ну прямо как ребенок, честное слово.
- Ты глухой? Не-дом. Мы же эту квартиру на три дня сняли.
- Ааа... - мечник снова улыбается, даже ярче, чем прежде. Хаято не может как следует видеть его глаза, но совершенно уверен - в них пляшут озорные смешинки. Наградило же провидение этого дурака такими добрыми глазищами. Так и хочется в них заглянуть, чтоб его. - Не раскачивайся, пожалуйста.
- Чего еще? - Гокудера упирается пяткой в утоптанный снег, заставляя скрипучие качели остановиться. Над площадкой повисает тишина, даже шума шоссе отсюда не слышно. Захолустье.
- Вот это, - пакет с продуктами отправляются на соседние качели, а Ямамото уже стоит напротив Хаято, что-то доставая из кармана. Гокудера даже не сразу соображает, что происходит, когда из его пальцев вырывают еще не скуренную сигарету и бросают куда-то в снег. Последнюю.
- Совсем сдурел?!
- Я тебе новую пачку купил. Вот так…
- Нафига? - а на руках уже теплые, нагретые изнутри рукавицы. По пальцам тут же расползается уютное тепло. - Сам задубеешь, благотворитель.
С этим идиотом так всегда - сначала сделает, потом подумает. Мозгов-то нету...
А рукам так хорошо...
- У меня есть запасные. Пойдем домой? - Ямамото легко приседает на корточки и смотрит на Гокудеру снизу вверх, доверчиво опираясь руками о его колени. Так родители уговаривают заигравшихся детей слезть с качелей и пойти домой. Конечно, только те родители, которые своих чад безмерно любят. Другие просто хватают за руку и уводят, несмотря на все протесты.
- Я же тебе сказал - никакой это не дом.
- Дом.
- Дом там, где семья, придурок!
- Значит, скоро станет домом, - устраивает локти на коленях Гокудеры и так смотрит... "Ну же, погладь меня..." - Когда мы туда придем.

Снежинки сыплются с темного неба нескончаемыми хлопьями, укутывая пустынную площадку снежным одеялом. Никто не выглянет в окно в такое время - что там может быть интересного? Никакой дурак не будет сидеть в такую погоду на улице...
Никто не увидит, как Гокудера Хаято вытаскивает из рукавицы согревшуюся руку и бережно стряхивает снежинки с волос Ямамото, перебирает темные пряди. Раз чужие глаза не видят, можно не стесняться.
Такеши улыбается и щурится от удовольствия.
Он умеет хранить тайны Урагана. И Ураган это знает.

- Опа, - Ямамото Такеши быстро отступил на шаг, увернувшись от летящего обломка стула. Комната утонула в дыму, и в ушах все еще гудело от взрыва. Все-таки Ламбо-Гокудера-школа не самое благоприятное сочетание для Ламбо и школы. Бейсболист улыбнулся и направился к хранителю Урагана – если не успокоить Гокудеру, то появится Хибари и тогда влетит всем.
По-настоящему успокоить Гокудеру может только Ямамото. Конечно, если Тсуна скажет прекратить, то итальянец послушается… но не успокоится. Пойдет покурит, распалит себя еще больше и будет потом бушевать дома в одиночестве. Тсуна, наверное, даже понимает это. Но пока еще не знает, что с этим делать. А Ямамото достаточно просто подойти и положить руку на плечо подрывника, и Гокудера как будто сдувается – ему больше не хочется рвать и метать. И он орет на Ямамото, иногда может даже попытаться ударить, но это уже совсем другое: Хаято злится на «бейсбольного придурка» именно за то, что тот имеет над ним странную власть. А еще злится на себя за то, что поддается раз за разом. И не догадывается, что влияние обоюдно.

***
Ямамото не считает, что у них с Гокудерой «особые отношения»: вошедшие в привычку встречи на крыше, когда они просто лежат недалеко друг от друга и смотрят в небо, не разговаривая и не подавая виду, что их вообще тут двое, вряд ли можно классифицировать как «отношения» в принципе. Но тот факт, что однажды Ямамото дерзнул протянуть руку и переплести свои пальцы с пальцами итальянца, а Гокудера не только не убил его на месте, но даже не отдернул руку, заставляет Такеши задуматься и, пожалуй, позволяет надеяться. Правда, к надежде еще идет два довеска – неуверенность и ревность…

***
В День Святого Валентина у парты Гокудеры толпа поклонниц. Они стоят со своими коробочками шоколада и смущенно взирают на еще более смущенного итальянца. Девочки думают, что «Гокудера-кун на что-то зол…», и потому боятся сделать лишний вдох. Ямамото же со своего места может сказать, что так подрывник стесняется – за последние несколько месяцев Такеши досконально изучил все оттенки эмоций Хаято, постоянно наблюдая за ним. Хотя и злится сейчас Гокудера тоже, но не на девочек, а на себя. И это, пожалуй, единственное, что сохраняет в мечнике спокойствие: блондину не нравится ни одна из девушек. А еще Такеши умиляет выражение смущения на лице Гокудеры и не знай он точно, что не переживет последствий, так бы и обнял. Подошел бы сзади и, наплевав на аудиторию, обхватил бы блондина за талию, зарываясь в серебристые волосы лицом. Но о последствиях он знает, а жить еще хочется…
- В борьбе с Ураганом будет очень сложно… - раздается справа знакомый голос.
- Малыш? Привет… - Ямамото улыбается своему однажды учителю, но Реборн не отвечает. Не отрывая взгляда, он внимательно наблюдает за первой партой и говорит, будто сам с собой.
- В борьбе с Ураганом будет очень непросто – это мощная разрушительная сила. Но, добравшись до его сердца, понимаешь, что борьба была не напрасна. Там находится то, чего тебе хочется больше всего, Ямамото…
- Э? О чем ты, малыш? – Ямамото только моргнул, а Реборна уж и след простыл. – Хочется больше всего? Мне?

***
Когда, в ходе очередного Гокудеровского приступа обвинений Ямамото в лени и некомпетентности, Ламбо, приоткрыв один глаз и вытащив леденец изо рта, спросонья выдал: «Глуподера похож на истеричную ревнивую женушку из того сериала, что смотрит Хару…» - Ямамото получил несколько царапин, синяк на ребрах и легкий ожог на локте, защищая «тупую корову» от гнева взрывного блондина. Тсуне пришлось прибегнуть к помощи Реборна и Пули Предсмертной Воли, чтобы остановить подрывника. Теперь Тсуна перевязывал Ямамото раны, Ламбо благополучно спал в комнате мамы, а Гокудера куда-то ушел, все еще взбешенный. Ямамото вздохнул:
- Теперь он меня еще больше ненавидит…
- Не говори так, Ямамото. Гокудера-кун не ненавидит тебя. Я бы даже сказал, что ты нравишься ему больше всех остальных, - Тсуна смущенно улыбнулся. В ответ Ямомото лишь покачал головой:
- Ну да, как же. Тогда почему он все время меня во всем обвиняет и срывает на мне злость? – он знал, что ведет себя по-детски, но ничего не мог поделать.
Савада закрыл аптечку и встал, не имея понятия, что сказать. В приоткрытую дверь вбежала кошка и запрыгнула на колени к мечнику. Тсуна мялся у двери с аптечкой, как будто думая, куда себя деть. Потом, взглянув на устраивающуюся на коленях Ямамото Ури, как будто что-то осознал и успокоился:
- Нэ, Ямамото… Ури ведь постоянно царапает и кусает только Гокудеру-куна… Но она по собственной воле чуть не отдала за него жизнь, напав на Гамму. Думаешь, Ури ненавидит Гокудеру-куна? – Тсуна полуобернулся, слегка покраснев. – Потому что мне кажется, что она его очень-очень любит… просто Ураган – он такой. Он не может понять, что с ним происходит и поэтому бушует еще больше…
Десятый Вонгола ушел, оставив Хранителя Дождя удивленно моргать. Тсуна выглядел необычно взрослым. Через несколько минут Ямамото посмотрел на свернувшийся на его коленях комочек:
- Думаешь, Тсуна прав? А, Ури? – спросил Такеши, не надеясь, в общем-то, на ответ. Ури замурчала и вроде бы даже «улыбнулась». Ямамото тоже улыбнулся. – Пойдем что ли, поищем твоего хозяина? Я подозреваю, где он может быть…

***
Гокудера действительно обнаружился на крыше – лежал и смотрел в серое небо. Ямамото отпустил Ури и устроился рядом, как обычно. Гокудера не реагировал. Тогда Такеши потянулся к пальцам итальянца. Гокудера моментально подскочил, отдернув руку и смотря на мечника со злостью.
- Ты что творишь, придурок?!
- Раньше ты был не против… - обиженно протянул Ямамото. Хаято покраснел, но быстро пришел в себя.
- А теперь против! Или ты думаешь, что слова этой тупой коровы дают тебе право…
Ямамото состроил серьезное выражение лица:
- Гокудера, я не считаю, что ты похож на мою истеричную женушку, так что успокойся, будь добр, - Мечник все еще лежал, уставившись на стоящего подрывника снизу вверх. Блондин выглядел сначала опешившим, потом его взгляд стал подозрительным, не до конца убежденным и он был готов снова разбушеваться от малейшего неверного слова. Такеши ободряюще улыбнулся и легонько хлопнул ладонью по месту, где недавно лежал итальянец. – Я не думаю, что ты похож на чью-либо женушку, Гокудера. Правда.
Хаято сомневался еще с полминуты, но затем сдался, укладываясь рядом – он просто не мог сопротивляться этой дурацкой улыбке. Ури, до этого сидевшая на краю крыши, с разбегу прыгнула на живот хозяину. Гокудера от неожиданности громко крикнул «Ури!» и зашипел, когда кошка вцепилась в него когтями, прежде чем удобно расположиться и посмотреть на него с превосходством. Гокудера вздохнул и смирился – это животное невозможно понять. Уже закрывая глаза, Хаято услышал шепот справа от себя.
- …хотя я был бы не против, если бы ты меня хоть немного ревновал… Хаято…
В ушах зашумела кровь, сердце застучало громче, сон как рукой сняло. Гокудера повернул голову на звук. Ямамото спал сном младенца.
- Показалось? – спросил итальянец у кошки. Кошка мяукнула и «усмехнулась», как бы говоря «Ага, конечно. Хватит обманывать себя, хозяин…». Медленно, очень медленно, не отрывая взгляда от все того же серого неба, подрывник протянул руку и переплел свои дрожащие пальцы с мозолистыми пальцами мечника. Затем, глубоко вдохнув пропитавшийся за время недавнего дождя озоном воздух, закрыл глаза. Ури широко зевнула и тоже заснула.

***
- Как думаешь, Юми-чан, каково это – быть любимой Гокудерой-куном?
- Наверное, это как и все что он делает: огонь, страсть, дерзость! – глаза девочек горели и они не замечали ничего вокруг, в том числе фыркнувшего, проходя мимо, бейсболиста. Эти девочки совершенно не понимали Хаято. Они бы очень удивились, узнав, что думает по этому поводу Ямамото. А с его точки зрения, «любовь» Гокудеры была очень тихой и по-своему нежной. Официально они с Хаято не были «вместе», но в этом Такеши был уверен на сто процентов. Потому что он знал не только того Гокудеру Хаято, с которым были знакомы все эти девочки и мальчики, фанаты взрывного и взрывоопасного итальянца. И даже не только того, слухами о котором полнился мир мафии – профессионального подрывника и отличного снайпера. Был еще Гокудера на крыше школы-базы-дома, очень тихий и спокойный, порой меланхоличный и с чуткими пальцами пианиста, ничуть не огрубевшими от бомб и сигарет. Гокудера, в существовании которого уверены Тсуна и Реборн, о котором подозревает Хибари, верит Бьянки, знает, но глубоко плевал Мукуро, а видели только Ямамото и Ури.

***
Они никогда не назовут это любовью вслух – Гокудера считает, что, стоит озвучить эти отношения, и они испортятся, опошлятся, рассыплются как карточный домик на ветру. А еще, что на поле боя нет места «соплям и нежностям». Ямамото соглашается с ним, но для себя решил, что просто это – только для них и касается только их, бессмысленно что-то говорить, они и так всё знают. А официально они просто коллеги. Просто важная часть Вонголе Фамили. Просто мафия. Не просто люди. И Ямамото Такеши очень забавляют полные удивления глаза девушек и юношей вокруг, когда на вопрос: «А почему ты так много времени проводишь вместе с Гокудерой-куном?», - он с честной улыбкой отвечает:
- Рядом с ним мне спокойно…
«Ведь в сердце Урагана находится то, чего тебе хочется больше всего, Ямамото – самое тихое и спокойное место…».
Реборн, как всегда, оказался прав.

Гокудера ненавидит больницы - там запрещено курить. Ненавидит за постоянную тревогу, нагоняемую такими местами. Даже если ты здоров, стоит окунуться в атмосферу больничной стерильности и запах лекарств, обязательно подхватишь какую-нибудь заразу. Или неприятностей на свою голову схлопочешь.
- Здорово, - привычно бросает Хаято, закрывая дверь палаты. Выглядит он сейчас как святая Тереза, притащившая страдальцу корзину с целебными яблочками. Самому тошно, но что поделать - иначе Ямамото совсем загнется среди белых стен и приборов с непонятными графиками. А добьет Хранителя Дождя капельница, вкачивающая ему лошадиную дозу лекарств.
- Привет, - Хаято встречают знакомой улыбкой. В последнее время Гокудера считает ее величайшим оскорблением своего интеллекта. Ямамото, кажется, полагает, что Правая Рука десятого конченый идиот и ничего не замечает.
Это бесит до зуда в костяшках пальцев, но Гокудера притворяется, что верит этой улыбке. Верит тихому, надтреснутому смеху и глазам, в которых погасли озорные смешинки, стоило Ямамото услышать прогнозы врачей.
Тошно, мерзко и страшно смотреть на такого Такеши - лицемерного ради друзей и отца. Порой хочется взять придурка за ворот больничной пижамы и встряхнуть хорошенько, а лучше - приложить об стенку. Может тогда из его пустой головы выветрится вся дурь...
- Как настроение?
А чем Гокудера лучше Ямамото с его враньем? Каждый день одни и те же вопросы, по правилам этикета. Спасительные, но лицемерные насквозь.
Хаято никогда бы не опустился до этого, если б знал, что в самом деле нужно говорить в такие моменты.
Поинтересоваться, не болит ли чего? Глупо: по Такеши прекрасно видно, что боль адская. Да и толку спрашивать, если помочь никак не можешь?
Спросить, что новенького? Вообще бред.
Рассказать, как прошел день?
Когда-то Хаято вещал об этом спящему Ламбо, на чем был позорно подловлен Реборном. Гокудера рассказал бы, да что-то мешает: то ли внимательный взгляд Ямамото и его фальшивая улыбка, то ли инвалидное кресло, ждущее своего часа в углу палаты. С Ламбо было проще: он шел на поправку. Он мог выздороветь. С Ямамото - не так. Все говорят, что не так, даже Шамал, провались он пропадом.
- Все хорошо. Медсестра сказала, что мне скоро можно будет выходить из палаты.
Ямамото хочет сказать что-то еще, но запинается, словно подавившись собственными надеждами. Гокудере не нужно смотреть на Хранителя Дождя, чтобы понять: взгляд метнулся с коляске, скользнул на ноги, и улыбка растаяла, чтобы сразу же смениться новой, еще более ненатуральной.
Такеши - бездарный актер. Как и Гокудера.
- Только этой дуре Хару не говори, а то не отстанет.
- Почему?
- Задолбает воплями, вот почему. "Ямамото, пойдем на улицу! Хару хочет погреться на солнышке!". Тьфу! - Хаято на автомате достает из кармана перочинный нож и принимается чистить краснобокое яблоко. Такеши молчит, наблюдая за удлиняющейся лентой кожицы, и Хаято успокаивается.
Самое лучшее сейчас - отвлечься. Есть нож, есть яблоко, которое надо почистить. Остального пусть не будет. Хотя бы на время.
- Да ладно тебе. Ты к ней слишком суров.
- Да я вообще мировое зло. С яблоком и ножиком. Разве не заметно?
- Не зло. Просто судишь ее слишком строго.
- Как есть, так и сужу. Что-то не нравится?
Больничная койка на удивление жесткая и неудобная, но больше в палате присесть некуда. Простыни тихо шуршат, когда Гокудера опускается рядом с Ямамото. По сравнению с кристально-белыми простынями одежда Хранителя урагана кажется грязной, а он сам – лишним в этой комнате.
- Эй... - несмелое прикосновение к локтю заставляет руку дрогнуть, и кожура падает на пол. Замечательно. Не хватало еще сто пятьдесят первого выговора за загрязнение территории больницы. - Что случилось?
- Нихера не случилось, - автоматически огрызается Хаято, но Ямамото никогда не боялся подобных выпадов. По большому счету, единственный, кто никогда их не боялся.
Такеши сжимает пальцы крепче, будто Гокудера вот-вот вскочит и умчится в неизвестном направлении.
- Случилось. В чем дело?
В чем дело? Дело в идиотке Хару, которая не умеет держать слова. В тупой эгоистичной сучке Хару, с утра обещавшей проведать Хранителя Дождя, а потом со спокойной совестью умотавшей на какую-то косплейную вечеринку. Вот в чем дело, мать твою!
- Ни в чем. Держи. Не будешь нормально есть - в жизни отсюда не выберешься.
Ямамото принимает очищенное яблоко свободной рукой, но отпускать Гокудеру не торопится.
- Поругались?
- Нет, - даже врать не приходится. Чтобы поругаться, нужны хорошие отношения, а их не было и не будет. – Не поругались.
Никогда не мирились.
- Тогда в чем дело?
- Я же тебе яблоко почистил. Ешь давай.
Ямамото послушно откусывает, продолжая сверлить Хаято вопросительным взглядом.
Ну почему он по жизни такой покладистый, а прекратить этот бессмысленный допрос не может? Знает же, что из Гокудеры раскаленными клещами ответа не вытянешь, если тот не желает рассказывать.
- Спасибо. И все-таки…
- Твою мать, я же сказал: все в порядке! Что непонятно?
- А позже расскажешь?
- Да куда я денусь? – ладно, черт с ним. Пусть сейчас отстанет, а потом, авось, забудет, что так и не добился ответа.
- Договорились, - улыбается искренней, чем за весь последний месяц, и переключает внимание на яблоко.
В больнице время тянется долго, особенно когда не знаешь, что сказать.
«И все-таки не такой уж ты придурок», - думает Гокудера, когда Такеши сам предлагает тему для разговора, спрашивая о недавней игре. Хаято рассказывает, прекрасно понимая – он ходил на этот идиотский матч только чтобы в красках описать его сейчас; запомнил все так точно, что может рассказать, на какой минуте один из товарищей Такеши потерял бейсболку.
Черт возьми, Гокудера даже начал разбираться в правилах этой мутатени…
А Ямамото слушает, догрызая второе яблоко. То ли действительно по фруктам соскучился, то ли пытается спрятать грустно опущенные уголки губ. А может и то и другое одновременно, хрен разберешь.
Гокудера понимает, что заговорился, когда Такеши отворачивается к окну и смотрит в затянутое свинцовыми тучами небо.
Твою мать, косяк за косяком.
- Эй, завязывай киснуть, придурок бейсбольный, - Хаято уже заносит руку, чтобы врезать Ямамото по плечу, но в последний момент останавливается – ослабленный операциями организм такой поддержки не оценит.
- Что? Я совсем не кисну, не волнуйся.
- Ага, ты это моей бабушке рассказывай. Слепых здесь нет.
- Знаешь… А к Тсуне ты в больницу с розами ходил.
- Чего? – Гокудера что, ослышался?
- Когда Тсуна сломал ногу, помнишь? – ну вот, опять эта чертова улыбка. Да сколько можно? И при чем тут Джудайме? Оставшиеся мозги в чертовой больнице отлежал? – Ему ты приносил розы.
- И? С чем я еще должен был прийти? Десятый из-за меня пострадал.
- Да так, не бери в голову. Просто вспомнилось, - а вот эта улыбка даже хуже той, которой Такеши прикрывается весь месяц. Точно так же Ямамото улыбался, когда ему пришлось выбирать, чему посвятить жизнь: любимому спорту или владению катаной. Отчаянная, безнадежная маска – единственный способ защититься от окружающего мира и убедить всех, что ничего страшного не происходит.
Твою мать, это всего лишь розы! Что за трагедия?
- Вспомнилось ему…Ты бы еще детсадовские годы припомнил, - на автомате ворчит Хаято. Ну а как еще реагировать на такой бред? – Ладно, мне пора. Завтра заскочу после школы.
- Хорошо. Передай остальным привет, ладно? – вот и она - прощальная улыбка. Стандартно-оптимистичная, последняя из набора. Когда Ямамото улыбается так, Гокудере кажется, что Такеши рад его уходу. Задевает.
- Передам. А ты не дуйся по мелочам, понял?
- Я не дуюсь. Правда.
«Да вали уже отсюда» - практически написано у Ямамото на лбу. Большими разборчивыми буквами – и слепой разглядит.
- Все, ушел, - сообщает Гокудера, выходя из палаты и стараясь не ускорять шага.
Вот тебе и благодарность за беспокойство. Практически за дверь выставили. Ну и хрен с ним, обидчивым таким. Пусть дуется, сколько влезет, если так больше нравится. И нашел же из-за чего обижаться! Ладно бы что серьезное, а то блин цветочков ему не принесли. Бред.
Гокудере кажется, что он вынырнул из болота, когда дверь больницы закрывается за его спиной.
Злость улетучивается с каждым глотком свежего воздуха, и поведение бейсбольного придурка уже не кажется таким обидным и глупым. Все-таки Такеши имеет право на плохое настроение. Хаято вон провел в больнице всего час, а то и меньше, и испытывает чуть ли не щенячий восторг, выйдя оттуда. А ведь даже неизвестно, сколько Ямамото предстоит там проторчать. Благо хоть во дворе гулять разрешат.
«Да какое это «гулять»?» - скептически хмыкает внутренний голос, когда Хаято выруливает на мощеную дорожку, петляющую сквозь окружающий больницу небольшой парк.
Те еще гуляния в инвалидном-то кресле и компании медсестры. Или шумной толпы друзей, рассказывающих, как хорошо и интересно за стенами больницы. Друзья попрощаются и разбегутся каждый по своим делам. Они не задумаются, что после их ухода Ямамото вернется в склеп, называемый больничной палатой. И даже когда выйдет оттуда…
Нет, выйти в прямом смысле слова он уже никогда не сможет.
Хаято и сам не понимает, почему останавливается, уставившись на собственные ноги. Ноги как ноги, ничего особенного, но, черт возьми, какое счастье, что они у него есть.
Страх подбирается со спины, царапает колючим дыханием шею, заставляя Хранителя Урагана зябко ежиться.
А сколько раз он уже мог этих ног лишиться? Один бой с Гаммой чего стоил. Ведь сложись все чуть хуже - и коротать Гокудере остаток жизни в инвалидном кресле, точно так же глядя на небо сквозь окно, как сегодня смотрел Ямамото.
Смог бы Гокудера жить, осознавая, что не в силах ничего изменить? Смог бы выбираться из комнаты, гулять с друзьями на свежем воздухе, а потом быть отвезенным на гребаной коляске обратно домой и смиренно ждать, когда они вернутся с очередной миссии с кипой ярких впечатлений? А Такеши все еще может: и гулять в парке, и слушать, как проходят матчи его бывшей команды, и видеть друзей, живущих полной жизнью. И не позволяет себе ненавидеть их за это.
- Вот же блин. Ну где я ему эти розы возьму?
Проще всего в цветочном магазинчике, расположенном в нескольких кварталах от школы. Ничего не стоит заскочить туда после уроков, прикупить букетик и отнести цветы бейсбольному придурку, чтобы прекращал хандрить.
Идиотство, но вдруг сработает.
«Нет, не сработает», - шепчет внутренний голос. Тот самый голос, который всегда подсказывает, когда атаковать во время боя, куда свернуть на развилке дорог и сколько времени нужно просидеть в засаде, пока опасность не минует. - «Либо сегодня, либо уже никогда».
В принципе, можно было бы сбегать прямо сейчас, но это тоже не то. Совсем не то.
Память услужливо подкидывает места, где можно отыскать дурацкие розы, и ни один из вариантов не подходит: до ближайшего цветочного ларька около получаса пути. И никаких вариантов, кроме этого. Разве что…
Ноги сами несут вперед по дороге сквозь парк. Пара плавных поворотов, и Хранитель Урагана оказывается у цели – размашистого розового куста, радующего глаз пурпурными цветами.
- Идиотизм выходит на новый уровень – злобно констатирует Хаято, воровато оглядываясь по сторонам и раздвигая колючий кустарник. Перочинный ножик приходится как нельзя кстати – не будь его, пришлось бы ломать ощетинившиеся острыми иглами черенки голыми руками.
Резкая боль расползается по ладони, и Гокудера, матерясь на родном итальянском, вытаскивает руку из зарослей. Как и ожидалось – прополосовал шипом всю ладонь, даже запястье умудрился зацепить. И все ради чего? Ради прихоти бейсбольного придурка. Ладно бы еще для девчонки какой, а тут на тебе… Ну что за жизнь такая?
- Только попробуй мне вякнуть, что не любишь красные…
Импровизированный букет получается слишком громоздким: стебли норовят выскочить из руки, шипы предупреждающе цепляются за рукава водолазки, а листья торчат в разные стороны, как иголки хибаревских ежей. Не букет, а одна сплошная неприятность, и эту неприятность Гокудера собирается преподнести Ямамото – пусть он с ней мучается.
«Преподнести». Черте что. Никто никому ничего преподносить не будет: Хаято просто зайдет в палату, молча поставит букет в вазу, предварительно выбросив оттуда растерявшие половину лепестков подсолнухи, и уйдет. Несложно, да. И никаких сентиментов.
Обратный путь до дверей больницы занимает пару минут, но Хаято все равно не успевает. Худенькая, ростом по плечо Гокудере, медсестра будто из - под земли вырастает, вставая на пути непреодолимым препятствием.
- Простите, но часы посещений окончены. Приходите завтра, - взгляд на секунду перескакивает на зажатый в руке веник, гордо именуемый букетом. – Приносим извинения.
- Блин, да мне пару минут всего нужно… - выдыхает запыхавшийся Хаято, прекрасно понимая – его не пустят. Персонал в Японии услужлив дальше некуда. И ровно настолько же непреклонен.
- Еще раз просим извинить. Завтра часы посещений начинаются с десяти утра.
- Твою мать…
Ну и что теперь делать? Пытаться переубедить эту медсестричку все равно, что подземный тоннель от Японии до Италии голыми руками копать.
- Приходите завтра, - еще один поклон, ясно говорящий «Вам пора на выход».
- Ладно, я понял. Спасибо, - Джудайме просил Гокудеру быть по мере возможностей вежливым, а приказ Десятого – закон. Даже если Хаято это совсем не нравится.
Больничные двери тихо закрываются за спиной, что на этот раз совсем не радует.
И что ему делать с этим чертовым букетом? В мусорку выбросить? Разве ради этого Хранитель Урагана столько по кустам лазил?
Почему-то вспоминается вымученная улыбка Ямамото. Он ведь не знает, что Хаято полез за этими идиотскими цветами. А, значит, не расстроится, если их не получит, верно?
Верно-то верно, вот только на душе легче не становится. Ведь собирался же… порадовать блин. Игластым веником, но все же. Да и не убудет от Гокудеры, если он немного пораскинет мозгами.
Безвыходных ситуаций не бывает. Проверено. И запасной вариант есть всегда.
Например, можно сказать медсестре, что Хаято пришел к своей девушке, у которой сегодня день рождения. По такому поводу даже упертый японский медперсонал может сделать исключение. Правда, если Гокудеру решат проводить, будет картина маслом. Девушка из Ямамото как монах из Шамала. Да и вообще…
Нет, не покатит.
Может, больным прикинуться? Нет, тоже не вариант: пациент, рвущийся в больницу с букетом, это, как минимум, странно. А без цветов там делать нечего.
В таком случае единственный вариант – через черный вход просочиться. Он обязательно должен где-то быть. Главное внутрь попасть, дальше – по обстоятельствам.
Поиски запасного входа успехом не увенчались, но решение проблемы все-таки пришло. А точнее - Хаято сам до него дошел, чуть не вписавшись в него плечом, когда брел вдоль больничной стены.
Пожарная лестница оказалась совсем не такой, какие Гокудера видел в Италии: узкая, сделанная из серебристого металла, под цвет стены. Такую издалека и не заметишь. Плюс к этому ветвистые деревья, ровным рядом посаженные прямо у стены. В таких густых кронах не только Гокудера, а целый взвод военных спрятаться сможет. А при большом желании и два.
Найти самую близкую от окна Ямамото лестницу не составило труда: после первого посещения, когда все уходили из больницы, Джудайме показал Гокудере нужное окно. Хаято тогда так и не понял, зачем ему знать, где палата бейсбольного придурка, о чем тут же поинтересовался у Босса. Ответом послужила едва заметная улыбка, значения которой Хранитель Урагана не понял, а уточнять постеснялся – на кой черт Джудайме такая несообразительная Правая Рука?
Большим идиотом Гокудера не чувствовал себя еще никогда. Только полный придурок станет штурмовать больницу по пожарной лестнице, зажав злосчастный букет в зубах. Знал бы, что придется покорять вершины медицинского Эвереста – прихватил бы рюкзак.
- Тфоюшшмать… - в сердцах выдает Хаято, хлестко получив по лбу веткой и чуть не выронив букет. Не хватало еще посеять «подарок», когда почти добрался до места назначения…
О том, что окно может быть заперто изнутри, Гокудера предпочел не думать. Если так, то все старания напрасны: с кровати Ямамото без посторонней помощи встать не может, и впустить горе-каскадера будет некому. Разве что медсестру позвать… А это полный провал.
Впрочем, опасения не оправдались, судьба оказалась благосклонна к Хранителю Урагана. Никаких запертых окон, залезай – не хочу. Приоткрытые створки приглашающе покачиваются от ветра в такт легким белым шторам.
Правильно, больным нужен свежий воздух…
Гокудера покрепче вцепляется вспотевшими пальцами в лестницу и заглядывает в палату, как вор, замысливший стырить нечто безобразно ценное.
Ямамото лежит, держа в руках учебник; ему приходится читать его на весу – травма пока еще не позволяет опереться спиной на подушки.
Может, зря Хаято все это затеял? Возможно, Такеши эти цветы вовсе не нужны и он действительно не обиделся? И тут Гокудера влезает через окно и вручает Хранителю Дождя растрепанный колючий веник… как круглый дурак. Позорище…
Но вдруг нет? Если Гокудера все-таки не ошибся, что тогда?
Да и можно ли останавливаться на последнем шаге, когда весь путь практически пройден?
«Ты все еще можешь повернуть назад. Выбросить чертов букет и сделать вид, что ничего не было. Никто не узнает. И возможного позора можно будет избежать», - предательски нашептывает внутренний голос. К нему хочется прислушаться – он плохого не посоветует. Даже если предлагает банально струсить…
Ямамото переворачивает страницу, и даже с такого расстояния Гокудера видит, как Такеши морщится – каждое движение причиняет боль. Ему ведь тоже проще отложить книгу, раз ее тяжело держать. Но она все еще в его руках.
Если Ямамото не отступает, какого черта Гокудера собрался деру дать? Нет уж.
Ладно, будь что будет. Бывают ошибки и пострашнее, чем какой-то там букет… Наверно.
Створка легко, почти беззвучно, поддается. При желании Гокудера даже мог бы влезть в комнату незамеченным, если б не идиотская ваза с подсолнухами. Одно неосторожное движение, и цветы летят на пол с грохотом, способным переполошить всю больницу.
Ну вот, не вышло пафосного появления с букетом в зубах. Оно и к лучшему.
Ямамото отрывается от книги и несколько секунд смотрит на источник шума, а затем в окно.
Хаято прекрасно знает, какой зрелище представляет из себя со стороны: запыхавшийся, всклокоченный, с запутавшимися в волосах листьями и букетом в зубах. Вот же блин…
- Гокудера? – смотрят на Хранителя Урагана так, будто он только что с радуги грохнулся. Идея попасть к Такеши в палату таким по-рехеевски экстремальным способом кажется все более дурацкой.
- Шего?.. – злобно интересуется Гокудера, практически вваливаясь в комнату и наконец-то вытаскивая букет изо рта. Уголки губ неприятно саднят, на языке привкус древесины. Но это все ерунда. Куда противней тянущее в груди беспокойство, которое не получается спрятать даже под мрачным взглядом. – Какого черта ты лежишь на четвертом этаже? Я задолбался сюда лезть!
- Извини, так получилось… - Ямамото, как обычно, не обращает внимания на грубость. Только смотрит во все глаза то на кустарный букет в руке Гокудеры, то на самого Гокудеру, который уже готов сквозь землю провалиться. – А это что?
- Совсем ослеп, что ли? Розы. Ты же вроде как их хотел, - самое лучшее сейчас – сделать вид, что ничего особенного не происходит, и заняться посторонними делами. Например, вазу с пола подобрать. Так хотя бы не заметно, что щеки горят, как от пощечин. – Что не так-то?
- Мне?
Ну не идиот ли? О Мария, и за что на голову Хаято свалилось это несчастье?
- Нет, твоему соседу, из тридцать пятой.
- Эй, Гокудера… – тихо зовет Ямамото, и грудь обжигает знакомым теплом. Тем самым, которое Хранитель Урагана уже почти забыл. Ценить которое научился только когда оно бесследно исчезло из его жизни. Знакомым, правильным и родным.
Ямамото улыбается так ярко и искренне, так по-настоящему. Будто и не было наполненных болью и безысходностью дней, не было той страшной ночи и напряженной тишины у дверей операционной. Не было Шимон с их идиотской гордостью. Не было поединков и вселяющих ужас Вендиче.
Все стирается этой улыбкой. Исчезает, как неудачный рисунок под ластиком.
Ничего не кончилось. Все только начинается. А палата, идиотские диагнозы и скорбно качающие головами врачи… лишь временные трудности.
Пока Такеши улыбается так, беда – не беда. Пусть даже ради этого Гокудере придется каждый божий день обворовывать больничный сад и взбираться по проклятой лестнице.
Оно того стоит. Действительно стоит.
- Чего? – голос слушается плохо.
Хаято хочется смеяться над собственной глупостью. Как он мог поверить, что все потеряно? Как мог навечно прописать Такеши с этой чертовой больнице? Как посмел сомневаться?
Дурак.
- А можно?.. – Ямамото протягивает руку открытой ладонью вверх. Движения неуверенные, совсем не такие, как раньше. Но ничего страшного, все вернется. Эти руки снова будут уверенно сжимать биту и рукоять катаны. Будут панибратски ложиться Гокудере на плечи, когда он этого совсем не ждет. И, возможно, Хаято даже перестанет их с себя сбрасывать.
- Можно. Держи.
Такеши берет цветы так аккуратно, будто от одного неловкого прикосновения все лепестки могут осыпаться. Видел бы он, как Гокудера этот букет в зубах тащил…
Хотя видел же.
«Вот придурок бейсбольный…» - даже в мыслях звучит фальшиво.
Если Ямамото такой идиот, то Гокудера – идиот сферический. Потому что улыбается, глядя на другого, радостного, идиота. И даже не в состоянии притвориться, что ему все равно. – Смотри, на шипы не напорись.
- Нестрашно. Мне нравится так, - беззаботно смеется Такеши, и Гокудере вдруг кажется, что ему только что сказали нечто крайне важное. Что именно – хрен его знает, но сказали. – Спасибо, Хаято.
«Мазохист чертов…» - почти слетает с губ, но в последнюю секунду язык словно прилипает к нёбу.
Улыбка Ямамото слишком радостная и лучистая, чтобы отвечать на нее грубостью. Или притворяться, что не хочешь ее видеть - не дай бог погаснет.
Разве можно гасить свет, который нужен тебе больше жизни?

Ненавижу.
У нее красивые, добрые глаза, полные любви ко всему миру.
Гокудера почти всегда смотрит волком, готовым в любой момент вцепиться обидчику в глотку.
Она улыбается так искренне, так заразительно, что и сам не заметишь, как отвечаешь ей тем же. Солнечная фея из забытой в детстве страны ярких и удивительных сказок.
Хаято всегда мрачен: вечно изогнутые в кривой усмешке губы уже забыли, как это - улыбаться. Вспоминают только когда рядом Десятый, по старой привычке. На время.
Она обнимает Ямамото за шею, что-то тихо говоря ему на ухо и ласково поглаживая по плечу.
Гокудера грубо сгребает его за ворот рубашки и бьет очередным оскорблением. По лицу, со всего размаху. А Такеши терпит, покорно выслушивая. Лучше бы ударил.
На нее смотрят с любовью. Все. Разве можно не любить такое очаровательное, ласковое существо? Никак нельзя. Она нравится Десятому, Киоко, Хару, даже Кейе, - Вонгола принимает ее.
Хаято все больше влетает. Сначала от Рехея - за хамство в сторону Киоко. Потом - от Хибари, за подорванный стадион. Десятый недовольно хмурится, глядя на Хранителя Урагана. Ямамото молчит и терпеливо бинтует обожженную взрывом ладонь Гокудеры.
Проклинаю.
Улыбка у нее стала другой: влюбленность в мир сменилась глубоким, понятным только ей одной, счастьем. Движения тоже другие: уверенные и спокойные. Она сидит у Такеши на коленях, положив голову ему на плечо и прикрыв глаза. Под ее веками мир, полный светлых надежд на будущее.
Гокудера лежит на диване, не прислушиваясь к разговору. Осознание произошедшего неподъемным грузом легло на веки, заставив их закрыться. Разумеется, переспали, как же иначе. Под веками у Хаято пылающий пепел. Не открывать глаза, иначе по щекам потечет.
Она носит прекрасные платья: легкие, воздушные, словно сотканные из цветного ветра. Оживленно щебечет в кафе с подружками, пристроив у ног цветастый пакет с покупками. На пальце обручальное кольцо - тонкое, ни к чему не обязывающее обещание вечной любви и верности. Ей нет восемнадцати, ждать свадьбы еще долго. Но ей есть, чего ждать.
Пальцы Хаято унизаны боевыми кольцами. В его одиночной квартире всегда прохладно и серо. Здесь есть свет, но нет солнца - оно ночует в объятиях своей невесты. На фортепиано наброшена простыня, отмеченная черными подпалинами. Хаято уже давно не трогает его.
Уничтожу.
Она ходит по дому, прижимая к уху телефон. У нее совсем нет чувства опасности - ей никто никогда не угрожал: не приставлял пистолета к виску, не залавливал в темных подворотнях. Ей никогда не отбивали ребра и не рассекали губы в кровь. Ее улыбку никогда не стирали ударом кулака.
Гокудера - мастер своего дела. Настоящий мастер должен уметь обращаться с огнем, какую бы форму тот ни принимал. Настоящий мастер обязан предусмотреть все возможные варианты. Запереть окна, подпортить замок на двери. Вовремя перерезать телефонный провод.
Она не понимает, что происходит. Не понимает, почему ее уютный дом превратился в пылающий ад. У нее слишком слабое тело - не хватает сил выбить дверь. Она слишком боится огня. Так боится, что забывает о том, что оконное стекло можно разбить. Маленькая птичка, бьющаяся в западне.
Хаято вдыхает часть ада вместе с дымом. Ад горит демоническим глазом на кончике сигареты. Гокудере холодно и противно - погода в Японии всегда портится не вовремя. У Хранителя Урагана хороший слух - даже отсюда он слышит ее отчаянные крики.
Она больше не кричит - каждый вдох заполняет легкие, не знавшие сигарет, едким дымом. Руки отчаянно упираются в дверь влажными от жары и накатывающего ужаса ладонями. Этими руками она прикасалась к Ямамото: зарывались пальцами ему в волосы, царапала спину, скользила по коже. Эти пальцы остынут навсегда после того, как раскалятся до предела.
Гокудера бросает на асфальт недокуренную сигарету вместе со своими планами, идя открывать дверь. Некоторые замки ада можно отпереть.
Прощаю.
Она судорожно держится за него, жадно глотая воздух. Обвивает руками шею, как утопленник, цепляющийся за спасателя. Наивная, доверчивая, испуганная. Она получила шанс жить дальше, оставаться рядом с Такеши.
Гокудера обнимает ее крепко, выжигая в памяти незабываемое зрелище: горящую клетку, из которой только что вызволил свою погибель. Держит ее в своих объятиях, успокаивающе поглаживая по спине. Все еще можно исправить. Всего одно движение, и дело сделано.
Глаза у нее шальные, покрасневшие от слез. Вместе со слезами в них плещется благодарность. Ее спас друг Такеши. Зря, зря она думала о нем плохо. Он достоин быть рядом с человеком, которого она так любит.
Хаято не чувствует ни разочарования, ни радости - все сгорело вместе с домом. Еще немного и останутся лишь угли. Нужно только подождать.
Отпускаю.
Ей все еще страшно. Так хочется, чтобы Такеши был рядом. Чтобы обнял ее, поцеловал, сказал, что все в порядке. Ему она поверит безоговорочно, каждому его слову. Поверят ее дрожащее тело, неприятно саднящие руки, заплаканные глаза.
Гокудера предельно спокоен. Он же мастер. Каждый мастер должен просчитывать десятки ходов наперед. У Ямамото есть враги - даже у таких, как он, они бывают. Враги Ямамото - враги Вонголы, и это смертный приговор. И алиби для Хаято.
Она срывается с места, как только Такеши заходит в комнату. В его объятиях так тепло, так надежно. Когда он обнимает ее, кажется, что никакого пожара не было. Ничего не было. Пока он рядом, с ней просто не может случиться ничего плохого. Пока они оба рядом - ее будущий муж и его лучший друг.
Ненависть больше не грызет Гокудеру - развеялась вместе с дымом от пожара, исчезла с копотью, которую Ямамото осторожно стирает со щек своей будущей жены платком. Хаято больше не хочет, чтобы стакан воды, который он подает женщине Ямамото, был полон серной кислоты.
Ухожу.
Она больше не боится. Ей так спокойно и хорошо, что даже конец света сейчас не расстроит. Сердце Такеши бьется ровно, почти в унисон с ее. Она так любит лежать у него на груди, наслаждаясь каждой секундой. Любит, когда он целует ее обнаженные плечи и проводит пальцами по спине. Ей так повезло с любовником. С возлюбленным. Порой она даже не верит, что происходящее - реальность, но он постоянно убеждает ее в обратном. Ее любят, ее хотят, ее берегут и ласкают.
Гокудере нравится пить виски из горла. Нравится чувствовать внутри жар. Несколько часов назад он ощущал его кожей, теперь можно насладиться всем телом. И ночные улицы Хаято тоже по нраву - родной, уютный бесконечный дом, неважно в какой стране. Осталось совсем немного, и можно будет вздохнуть спокойно. Собрать себя по кускам и жить дальше. Всего одна драка, несколько ударов, вправляющих расплывающееся сознание на место. Превратить бутылку в оружие, сверкающее бритвой сколотых краев - проще простого. А вот и они, его спасители. Такие же злые на жизнь, как он сам. Такие же пьяные и готовые испытать судьбу на прочность. Хаято с ними по одну сторону баррикад.
Она слушает размеренное дыхание Такеши и наслаждается жизнью. Ее жизнь прекрасна. Никто не войдет в их мир на двоих, есть только она и он. Она немного беспокоится - раньше он не закрывал глаза, когда они занимались любовью. А сегодня зачем-то закрыл. Но Такеши обязательно расскажет ей об этом завтра, нужно только спросить. Между ними нет секретов. Он ее любит. Больше жизни любит.
Хаято хочет проснуться. Если тронуть рану во сне - проснешься. Если вытащить вогнанный под ребра нож - откроешь глаза в собственной постели. Не будет обжигающей боли и расползающегося бордового пятна на рубашке. Вот сейчас Гокудера сядет и будет ждать, когда сон закончится. Будет ждать Ямамото. Он придет. Обязательно придет. Спасет, вылечит, перебинтует свою бездомную собаку, потреплет за ухом. Солнце никогда не опаздывает. Лишь бы дождаться.
Жду.
Ее мир превратился в карточный домик и рухнул. Она обвиняет Гокудеру Хаято. За то, что он умер. За слезы любимого человека, которые она никогда не хотела бы видеть. За его погасшие глаза и бесцветный голос. Она снова ненавидит лучшего друга Такеши.
Гокудере нравится не-существовать. Нравится смотреть, как друзья приходят на его могилу - он им рад. Небытие - приятная штука. Одинокая, но приятная. Тоска по жизни только скребется в дверь, не в силах пробраться в его не бьющееся сердце, даже когда появляется Ямамото. Когда гладит надгробный камень с выгравированным на нем именем. Рассказывает о чем-то. Спрашивает. Просит. Плачет.
Она боится. За себя. За Такеши. За их будущее. Он все так же заботлив и ласков. Улыбается почти так же, как раньше из-за прозрачной ледяной стены, растущей между ними с каждым днем. Она почти чувствует тонкую корку льда, сковывающую дыхание. Проигрывать - не в ее правилах. Все вернется. Тепла ее пальцев не хватает, чтобы растопить преграду, но если он захочет - все получится. Такеши достаточно протянуть руку, приложить к стенке ладонь, и лед рухнет раз и навсегда. Обручальное кольцо перестанет спадать с ее пальца.
Хаято почти не замечает времени. Оно смазалось в череду бесконечных дней и ночей. Пропитанная наркозом небытия душа не ноет, не болит и не чувствует одиночества. Жизнь куда больнее не-жизни.
Она теряет надежду с каждым днем. То, что казалось вечным, умирает на ее глазах, и она не в силах этому помешать. Жизнь так ее избаловала. Дала огромный аванс, а теперь забирает долг по частям, как хищник отрывает положенный ему кусок мяса. Она все еще любит Такеши, всеми силами пытаясь различить его сквозь ледяную стену. Иней на стене серебристо-серый, с бирюзовыми завитками. Она не помнит, где видела это сочетание. Не хочет помнить. Ее будущий муж прячет руки в карманы, не желая отдавать хранящееся в них тепло. Он любит эту стену.
Гокудера день за днем смотрит на Ямамото. На его озябшие руки, не отрывающиеся от гранитной плиты. На тонкие пальцы, бережно обводящие имя на камне. Эти руки могли бы так же касаться Гокудеры. Но не касались: не согревали, не обнимали, не дарили тепло. Хаято не больно от этой мысли. Почти.
Она смотрит в окно и радуется наступившему дню. В ее комнате идеальный порядок, стены чисты от фотографий. В ее жизни больше нет любимого человека. Она отвыкает от Такеши, как от вредной привычки. Выносит за рамки уравнения. Ей всего семнадцать лет, жизнь только начинается. Непогода ушла, выглянуло солнце. Она надевает изящные туфельки на тонком каблучке и идет по мокрому асфальту, ловко перепрыгивая через блестящие лужи. В ее жизни больше нет дождя.
Гокудера так много забыл - от ненужного хлама в душе и памяти надо избавляться. В руках Ямамото пистолет с единственным патроном в обойме. Гокудеру это не пугает - страх вытек из него вместе с кровью, впитался в сырую землю два года назад. Небытие пришло за ним. Осталось сказать самое главное, и занавес опустится. Ямамото нежно целует свои пальцы и прикладывает их к надгробной плите. Нескольких секунд более чем достаточно, чтобы успеть. Хотя бы раз. Пистолет уже у виска, палец - на спусковом курке. Пора с этим заканчивать.
Люблю.

- Любимая семья
- Любимый злодей
- Любимый член Вонголы
- Любимый Босс мафии
- Нелюбимый член Варии (как такое вообще может быть?!)
- Любимая цитата