Pure Romance
В том, что происходящее ему нравится, по-настоящему нравится, Гокудера никогда и никому не признается. Ни за что. Но себе-то можно. Тем более, что и впрямь восхитительно: и велосипед этот, и яркое тёплое солнце, и луг с пёстрым разнотравьем, и пахнущий полевыми цветами ветерок... и широкая спина бейсбольного придурка впереди.
Даже то, что Ямамото опережает, даже то, что это вообще-то не просто прогулка, а спор, и его, Гокудеру Хаято, какой-то недалёкий японский бейсболист развёл на слабо, предложив устроить велогонку за место правой руки - всё это не имело никакого значения. Было только счастье, иррациональное лёгкое, совсем невесомое счастье.
Впрочем, напомнил себе Хаято снова натыкаясь взглядом на спину едущего впереди Ямамото, счастье будет не полным, если этот идиот придёт первым...
Гокудера прекрасно видел одинокое раскидистое дерево, которое и было их финишной чертой. Но сворачивать с узкой тропки в высокой траве было не только чревато переломами жизненно важных частей тела - подобные мелочи подрывника никогда не волновали - но и поражением из-за тех самых переломов. А уж этого он никак не мог допустить.
Тогда Гокудера чуть хмурится и выдаёт, расплываясь в предвкушающей улыбке:
- А тебе очень идут такие короткие шорты...
Ямамото, кажется, не сразу осознаёт смысл сказанного, а потом недоумённо оборачивается... И пропускает тот самый камешек под колесом, на который подрывник и рассчитывал. На что он точно не рассчитывал, так это на то, что бейсболист умудрится соскочить с падающего велосипеда, в то время как сам Гокудера рухнет в обнимку со своим, больно ободрав локоть.
Хаято вскакивает, спотыкаясь о валяющиеся велосипеды, и рвётся к заветному дереву, не раздумывая, не замечая обеспокоенного и счастливого взгляда Ямамото.
Бежать сквозь луг - это тоже счастье. И легко, хорошо на душе от чего-то такого непонятного.
Ямамото догоняет его без труда. Но не обгоняет. Бежит вровень. И Гокудера видит, что это тоже поражение - бейсболисту стоит только захотеть, и он обгонит... легко обгонит уже задыхающегося блондина.
Ямамото то ли видит, то ли чувствует, но когда у Хаято в боку колет и происходящее не то что удовольствия не доставляет, а становится почти болезненным, японец спотыкается фальшиво, но старательно. И они оба валятся на траву всего в трёх метрах от дерева.
Хаято сам не знает, почему он, кувыркнувшись в траву, не вскакивает, не бежит дальше, а раскидывает руки в стороны и смеётся. Хрипло, надрывно смеётся, глядя в побелевшее от солнца небо, выплёскивая щедро переполняющее душу счастье. И от того, что рядом смеётся Такеши, становится так легко и хорошо, что вот-вот взлетишь.
От смеха на глазах выступают слёзы, ресницы слипаются темнеющими острыми стрелками, а под веками пляшут солнечные зайчики. Гокудера успокаивается постепенно и несколько неохотно, дышит тяжело и глубоко. А теплая лёгкость в груди не отпускает. Подрывник счастливо жмурится, как разомлевший на солнце кот, вот-вот замурчит.
- Хаято, - Ямамото тянет чуть рассеяно, пробует имя на вкус, прокатывает по языку, как дорогое вино дегустирует. И от этого под веками вспыхивают солнышки.
- Чего тебе, бейсбольный придурок? - ворчит, не открывая глаз. Так хорошо просто лежать здесь, что даже пари дурацкое почти забыто. Тем более, Ямамото ни за что не додумается сейчас рвануть к финишу.
- Хаято, - снова тянет Ямамото. Есть в его интонации что-то такое неуловимое. Гокудера даже жалеет, что его имя далеко не бесконечно - будь оно длиннее, можно было бы хоть попытаться уловить этот оттенок. Но имя короткое. И он только недовольно приоткрывает один глаз.
Ямамото грызёт длинный колосок, задрав голову вверх. На шее чуть заметно белеет тонкий шрам. И Хаято вспоминает тонкий шрам на подбородке взрослого Ямамото... Об этом думать почему-то больно. Воспоминания царапают по горлу короткими коготками.
Но Ямамото встречает его взгляд беззаботно и легко - и воспоминания испаряются утренним туманом. Мягкое ореховое тепло внимательных глаз обволакивает. Бейсболист немного наклоняется - заслоняет собою небо, и Хаято тянется вверх. Небо для него неприкасаемо.
Но Такеши снова тянет:
- Ха-я-то... - выдыхает последний слог прямо в губы. Гокудера распахивает глаза широко и изумлённо, непонимающе. А в груди фейерверк вспыхивает, когда глаза в глаза, губы к губам и одно дыхание на двоих. Сердце бьётся совсем по-птичьи: быстро, коротко и взволнованно. У Такеши взгляд пьяный и золотые искры в глазах, а еще он пахнет яблоками. И это настолько нереально, настолько невозможно... но совершенно волшебно, и Хаято никак не может взять себя в руки. Надо оттолкнуть, надо достать динамит, надо в конце концов добежать до этого дурацкого дерева. Но так хорошо, так до головокружения сладко. Гокудера и сам как пьяный...
Всё хорошее когда-нибудь кончается. И воздух в лёгких тоже заканчивается. Ямамото замирает, готовый, наверное, ко всему, включая немедленную смерть от взрыва динамита, а Гокудера отползает, пятится, не отрывая взгляда от бейсболиста. Натыкается на что-то спиной и замирает, проводит тыльной стороной ладони по припухшим от поцелуя губам... и заливается краской.
За этим ещё последует и возмущение, и динамит. Но Такеши улыбается широко и беззаботно - в самом главном он теперь уверен.

Острую грань между их мирами Ямамото стирает подушечками пальцев. Гокудера недовольно смотрит из-под нахмуренных бровей, но вслух своё недовольство не высказывает. Он обещал.
Они проходят в душную гостиную. Обстановка почти интимная: задёрнуты тяжёлые шторы, сероватого цвета стены словно давят на них, мягкий ворсистый ковёр глубокого зелёного цвета лежит на полу, и тишина стоит почти идеальная, почти мёртвая.
Хаято жмурится, а потом идёт в центр комнаты. Садится на полу, поджав под себя обе ноги, и понуро опускает голову. Пепельные прядки спадают на лицо, закрывая его от пристального взгляда Такеши. Мечник садится позади него, нежно обнимает за плечи, шепчет на ухо что-то глупое и совсем неуместное. Гокудера едва удерживается, чтобы не фыркнуть. Дурак.
Он вздрагивает, когда тёплые губы мечника касаются его бледной шеи. Приятно до мелких мурашек по коже. Хаято хмурится и закрывает глаза, чувствует, что щёки запылали румянцем. Хочется вырваться из объятий, но он помнит о данном другу обещании. Да и на самом деле он совсем не против.
Ямамото целует его в шею, изучая губами каждый сантиметр кожи. Медленно и безумно нежно, так, что у Хаято едва не сносит голову от этих прикосновений. Надо бы встряхнуть этого придурка, но так не хочется убивать эту волшебную атмосферу.
Ямамото зарывается лицом в волосы на затылке друга, несильно сжимает его прохладную ладонь. Гокудера странно всхлипывает и дёргается.
- Что такое? – прижимаясь к нему сильнее, спрашивает Такеши.
- Нос холодный, - тихо-тихо отвечает Гокудера, а Ямамото негромко смеётся. Он отпускает ладонь подрывника, берёт его за тонкое, словно девичье, запястье. Задумчиво смотрит на сеточку вен под бледной, тонкой кожей. Лабиринт, точно такой же, как мысли Хаято. Мечник целует его запястье, думая, что понимать Гокудеру имеет право только он один.
В просторной комнате внезапно становится тесно и душно. Гокудера тяжело дышит, хватает ртом горячий воздух. Мечтает о том, чтобы эта мука прекратилась.
Ямамото поворачивает его к себе, невесомо целует в висок. Ему нравится Хаято всегда и везде, но видеть его таким – чуть усталым, немного сломленным, почти женственным – истинное удовольствие. Ему нравятся тонкие запястья, которые на первый взгляд можно сломать при одном резком движении; хрупкие лодыжки, на которых заметны белёсые волоски; длинные бледные пальцы, которые Гокудера так любит увешивать тяжёлыми кольцами с готической символикой. Как будто он желает спрятать свою другую натуру от всех.
А мечник не сдаётся. Всё видит, всё чувствует, вдыхает запах его волос – кофе, сигареты, дешёвый шампунь. Касается шеи, ведёт пальцами по позвонкам. Медленно, испытывающее. Хренов извращенец, чёртов садист.
Ямамото обнимает подрывника за талию, прижимает к себе очень близко, чувствует горячее дыхание на шее. Хаято кажется ему таким слабым, таким беззащитным, что сердце сжимается от странной нежности. Тот бы подорвал Такеши, если бы узнал, о чём он думает.
Хаято такой холодный внешне, а шея у него тёплая, почти горячая. Ямамото хмыкает себе под нос, а Гокудера вспыхивает:
- Хватит уже хихикать! Пинками ведь выпровожу! – он утыкается носом в плечо Ямамото, продолжая недовольно сопеть. Мечник улыбается и гладит его по голове, думая, что привязаться к такому человеку, как Гокудера, было самой большой ошибкой в его жизни.
Хаято закрывает глаза, обвивает руками шею мечника. Он похож на большого ребёнка, такой же милый и чуть сонный в тусклом свете гостиной. Ямамото очень хочется сказать о том, как он его безумно любит, но парень сдерживается, зная, что тогда его точно вытолкают вон из комнаты, а сам подрывник потом будет сидеть в тёмном коридоре, прислонившись спиной к входной двери и пытаться успокоить сбившееся дыхание.
Незаметно Гокудера засыпает, убаюканный лёгкими прикосновениями Такеши. Ямамото целует его в макушку и думает, что привязаться к такому человеку, как Гокудера, - самое большое счастье в его жизни. Его сердце куда мягче, чем подушечки пальцев, изрезанные острыми гранями боевых клинков и их отношений.